Том 3. Поэмы - Страница 47

С. 15. Траубенберг — Генерал-майор Михаил Михайлович фон Траубенберг (1722–1772) был прислан 30 декабря 1771 г. в Яицкий городок в качестве председателя следственной комиссии из Оренбурга, где руководил отрядом, не получившим казачьего подкрепления для преследования калмыков, и потому остался особенно недоволен казаками. В восстании 13 января 1772 г. после невыполненного повеления разойтись по домам отдал приказ стрелять из пушек в процессию на Соборной площади. В общих чертах Траубенберг изображен Есениным достоверно: не желая постичь обоснованность требований казаков, он произносит две краткие угрожающие реплики, приводящие его к гибели. В действительности гибель Траубенберга произошла иначе: он был ранен пулей в левую руку кем-то из казаков и затем при отступлении зарублен саблями на крыльце дома (сотника Симеона Тамбовцева или собственного — по разным сведениям) (см.: Дубровин, I, 54, 68; Мордовцев, XVII, 126; Фирсов, 70; Пушкин, 6, ч. I, с. 6–7).

С. 15. Наши избы были на колесах ~ Стадом черных лебедей… — Здесь отражены представления Есенина о символическом значении крестьянской избы, которую поэт называл «избяным обозом» в статье 1918 г. «Ключи Марии», перефразируя строку «И Русь избяная — несметный обоз!» из стихотворения Н. А. Клюева «Есть горькая супесь, глухой чернозем…» и цитируя оттуда же слова: «…на кровле конек // Есть знак молчаливый, что путь наш далек» (см. т. 5 наст. изд., с. 187). Охлупень крыши изготавливался в виде головы коня либо утки, изредка совмещая в себе сразу две такие фигуры. Древнейшие славянские представления о перемещении солнца по небосклону с помощью крылатых коней или водоплавающих птиц были известны Есенину из труда А. Н. Афанасьева (см.: Аф., I, 542, 594).

С. 17. Мучил, злодей, три года… — Есенин, следуя народно-поэтической символике числа «три», сократил срок атаманства П. В. Тамбовцева: в действительности тот находился у власти 4 года — с 15 января 1768 г. по 13 января 1772 г.

С. 17. Три года, как коршун белый… — В природе нет такой породы птиц, возможна лишь аналогия предателя Тамбовцева — выходца из казачьей среды — с альбиносом — птичьим выродком. Эпитет «белый» мог возникнуть у Есенина по ассоциации с цветом военного парадного (но не казачьего) мундира. Также возможно, что Есенину с детства запала в память расшифровка «белой рубахи» в сноске школьного учебника: «так прозвали киргизы и другие инородцы закаспийских пустынь русских солдат, одетых в белые парусиновые блузы» (Тихомиров Д. И. Вешние всходы: В 4 кн. Кн. 3–4. М., 1911. Изд. 16-е, с. 121. Сн.*).

С. 17. Повесить его — и баста! — В разгар мятежа 13 января 1772 г. в Яицком городке казаки повесили Тамбовцева; по другим данным, атаман был «срублен» (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 7; Дубровин, I, 74).

С. 18. Караваев — Яицкому казаку Денису Константиновичу Караваеву (1724–1775) в числе немногих доверенных лиц самозванец открыл свое настоящее имя на Таловском умёте. В правительственном документе охарактеризован «весьма не глупым» и указан одним «из первых разгласителей о самозванце между Яицкого войска» (Грот, 631, а также 602; Дубровин, I, 220). Караваев видел мнимые «царские знаки» на Пугачеве и рассказывал о них казакам, хотя сам рассуждал так: «Пусть это не государь, а донской казак, но он вместо государя за нас заступит, а нам все равно, лишь бы быть в добре» (Дубровин, I, 218; Фирсов, 74). Караваев был арестован в самом начале восстания, еще перед походом Пугачева к Яицкому городку; он не выдал самозванца и впоследствии подвергся наказанию кнутом, вырыванием ноздрей с постановкой знаков на лице и высылкой на каторгу (см.: Грот, 629; Пушкин, 6, ч. II, с. 174–175).

С. 18. Стоят ощипанные вербы… — В день приезда Караваева на Таловской умёт шел дождь, а карауление осуществлялось с растущего на Усихе дерева. Пугачев специально ездил с казаками проверять пригодность дерева — «караулисто ли оно» (Дубровин, I, 219, 187). В черновом автографе Есенин в ремарке к 3-й картине указал в качестве сторожевой вышки «высокое дерево», переправленное потом на «вербу» (см. варианты).

С. 19. С объятьями нас принимает всех // С Екатериною воюющий султан. — В 1768–1774 гг. шла русско-турецкая война, и в самом зарождении Пугачевского восстания недовольным казачеством владела мысль о побеге в Турцию — по примеру увлекшего за собой донских казаков Игнатия Ивановича Некрасова, что случилось в царствование Анны Иоанновны (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 9).

С. 21. Всех бы солдат без единого выстрела // В сонном Яике мы могли уложить… — Подобное происходило в действительности: «С своей редкой находчивостью Пугачев брал иногда крепости, правильно вооруженные и защищаемые пушками, не имея ни одного осадного оружия, одною своею стремительною конницею» (Мордовцев, I, 245). Военные успехи пугачевцев отмечались в правительственном «Манифесте 19-го декабря 1774 года, о преступлениях казака Пугачева»: «…пошли далее по Оренбургской линии, брав крепосцы частию от оплошности в них находящихся командиров, а частию от слабости сил живущих в оных престарелых гарнизонных команд» (Пушкин, 6, ч. II, с. 161).

С. 21. Слушай, ведь я из простого рода… — Емельян Иванович Пугачев (1740 или 1742–1775), донской казак из станицы Зимовейская, служил в Прусскую (Семилетнюю 1756–1763 гг.) и Турецкую войны; в последней принимал участие в бою под Бендерами, за храбрость получил младший казацкий офицерский чин хорунжего. Был женат и имел трех оставшихся в живых детей (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 8–9, 96, ч. II, с. 161–162; Дубровин, III, 245; Лимонов и др., 11–14).

С. 22. Нас не бросали, как рыб, в Чаган. — Это воспоминание Караваева относится к событиям 6-10 июня 1772 г. Им предшествовало жаркое сражение 3–4 июня в 70 верстах от Яицкого городка с правительственными войсками. 5 июня казаки собрали круг и постановили переправиться за р. Чаган, опасаясь подкрепления неприятеля. Некоторые казаки уехали за Камыш-Самарские озера и Узени или в Бударинский форпост, однако 6 июня противник занял мост, отрезал сообщение с городком и переловил беглецов (см.: Дубровин, I, 99-102; Пушкин, 6, ч. I, с. 7).