Том 3. Поэмы - Страница 44

Поводом к дискуссии о сценичности «Пугачева», разгоревшейся на страницах журнала ТМ, стала уже упомянутая рецензия В. Блюма, в которой тот писал: «Театру нечего делать с этой не то драматической поэмой, не то — лирической драмой» (‹1922›, № 23, 17–22 янв., с. 13). Выступившие на страницах этого журнала имажинисты резко разошлись во взглядах не только на пьесу Есенина, но и на театральное искусство. В статье «Поэты для театра» В. Шершеневич придал первостепенное значение в пьесе театральной интриге: «…с театральной точки зрения, конечно, „Пугачов“ может быть поставлен, хотя бы как трагическая оратория, с минимумом движения, в монументальных формах…»

«Что определяет театральность произведения? — спрашивал он и отвечал:

— Интрига или фабула, построение слова и закономерное разрешение актерского волнения. ‹…› Совершенно так же, как композитор пишет определенную музыку на данные слова, так же поэт должен писать определенное словесное построение на разработанную фабулу волнений» (‹1922›, № 34, 4-12 апр., с. 8–9).

Возражая В. Г. Шершеневичу, А. Б. Мариенгоф в статье, опубликованной в этом же журнале под заглавием «Да, поэты для театра. Ответ Вадиму Шершеневичу», отвел в работе над постановкой пьесы в театре первостепенное значение не интриге, а искусству актера: «Когда актер с подлинным мастерством, т. е. с искусством будет волноваться, двигаться и декламировать (я не боюсь этого слова), тогда не потребуется театральная интрига». Он писал о том, что всякая талантливая пьеса для театра «безусловно годна и не годен театр, который не может сделать такую пьесу интересной» (1922, № 37, 25–30 апр., с. 7). В. Г. Шершеневич в статье «Театр не для поэтов» ответил А. Б. Мариенгофу и вновь повторил уже изложенные им ранее мысли: «…на театре надо занимать не ту роль, которую он ‹поэт› хочет, а ту, которая ему отводится театральным искусством. Театр не „ставит пьесу поэта“, а поэт ритмически разрешает звучальный элемент актерской работы» (ТМ, ‹1922›, № 38, 1–7 мая, с. 14).

И. В. Грузинов вспоминал, как Есенин формулировал свою точку зрения на театральное искусство и защищал сценичность своей вещи. Поэт говорил, что он «расходится со своими друзьями-имажинистами ‹…›: в то время как имажинисты главную роль в театре отводят действию, в ущерб слову, он полагает, что слову должна быть отведена в театре главная роль.

Он не желает унижать словесное искусство в угоду искусству театральному. Ему как поэту, работающему преимущественно над словом, неприятна подчиненная роль слова в театре.

Вот почему его новая пьеса, в том виде, как она есть, является произведением лирическим.

И если режиссеры считают „Пугачева“ не совсем сценичным, то автор заявляет, что переделывать его не намерен: пусть театр, если он желает ставить „Пугачева“, перестроится так, чтобы его пьеса могла увидеть сцену в том виде, как она есть» (Восп., 1, 370).

Есенин действительно хотел видеть «Пугачева» на сцене. Известно, что поставить пьесу «Пугачев» хотели актеры Калужского театра (сохранилось письмо директора-распорядителя Калужского театра С. А. Есенину и на нем приписка поэта, датированная «1921—/16/II» (частное собрание, г. Москва). Постановку «Пугачева» предполагал осуществить и В. Э. Мейерхольд. Пьесы Есенина и Мариенгофа были намечены к постановке в Театре РСФСР Первом, информация об этом была помещена газетах (см.: «Новый путь», Рига, 1921, 20 июля, № 137 и газ. «Общее дело», Париж, 1921, 1 авг., № 380). 14 января 1922 г. В. Э. Мейерхольд включил пьесы «Пугачев» и «Гамлет» в перечень своих предполагаемых постановок, направленный в коллегию Наркомпроса и Главполитпросвета (см. в кн. «В. Э. Мейерхольд. Переписка». М., 1976, с. 213–214), но постановка не осуществилась. 26 июня 1922 г. решением художественного подотдела МОНО (Московский отдел народного образования) Театр революционной сатиры был преобразован в Театр революции, которым первые два сезона руководил Мейерхольд. В 1922–1923 гг. он не раз возвращался к мысли о постановке «Пугачева» (см., например, газ. «Правда», 1922, 13 окт., № 231 и журн. «Новый худож. Саратов», 1923, 3-10 февр., № 5, с. 5; подробнее об этом — в статье В. А. Вдовина «…С любовью и верой в его победу» — газ. «Сов. культура», М., 1990, 29 сент., № 39). «Вопрос о постановке пьесы Есенина „Пугачев“, которую также хотел ставить Мейерхольд, так и не сдвинулся с места. Мейерхольд, по-видимому, не смог, даже при своей фантазии, найти способ ее воплощения» (Ильинский И. Сам о себе. 3-е изд., доп., М., 1984, с. 189).

Неудачей с постановкой «Пугачева» Есенин, как отмечал Л. И. Повицкий, был очень огорчен (Восп., 2, 239). Поэт вел переговоры о «Пугачеве» с режиссером П. П. Гайдебуровым. В январе 1924 г. шли работы по постановке трагедии Есенина «Пугачев» в Центральной студии Губполитпросвета (под руководством В. В. Шимановского) — режиссер В. В. Шимановский, художник Е. Б. Словцова (см. журн. «Жизнь искусства», М., 1924, 29 янв., № 5, с. 26 см. также воспоминания актрисы А. Г. Вышеславцевой, жены В. В. Шимановского, на с. 473).

Позже Н. Н. Никитин писал: «Монологи Емельяна Пугачева и „уральского разбойника“ Хлопуши, сочащиеся кровью, страстью, когда-нибудь люди услышат с подмостков какого-нибудь театра. И это будет подлинно народный и романтический театр. Именно он таится в этой крестьянской поистине революционной драме. ‹…› Есенин действительно так читал эту драму, что она была видна и без декораций, без актеров, без театральных эффектов.

Мне помнится, как в двадцатые годы, после смерти Есенина, В. Я. Софронов пробовал работать над материалом этой драмы. Это были еще робкие попытки, но и тогда уже они были значительны. И мне чувствовалось, эта драма — не только для чтения…» (Воспоминания-95, с. 433–434).